Неточные совпадения
Он прочел письмо и остался им доволен, особенно тем, что он вспомнил приложить деньги; не было ни жестокого слова, ни упрека, но не было и снисходительности. Главное же — был золотой мост для возвращения. Сложив письмо и загладив его
большим массивным ножом слоновой кости и уложив в
конверт с деньгами, он с удовольствием, которое всегда возбуждаемо было в нем обращением со своими хорошо устроенными письменными принадлежностями, позвонил.
Теперь мне понятно: он походил тогда на человека, получившего дорогое, любопытное и долго ожидаемое письмо и которое тот положил перед собой и нарочно не распечатывает, напротив, долго вертит в руках, осматривает
конверт, печать, идет распорядиться в другую комнату, отдаляет, одним словом, интереснейшую минуту, зная, что она ни за что не уйдет от него, и все это для
большей полноты наслаждения.
— А вот записка об этом от тетушки, — сказал Нехлюдов, подавая ей узенький
конверт с
большим вензелем. — Там вы всё увидите.
Старцев все собирался к Туркиным, но в больнице было очень много работы, и он никак не мог выбрать свободного часа. Прошло
больше года таким образом в трудах и одиночестве; но вот из города принесли письмо в голубом
конверте…
Им совершенно тоже известно, что у Федора Павловича
конверт большой приготовлен, а в нем три тысячи запечатаны, под тремя печатями-с, обвязано ленточкою и надписано собственною их рукой: «Ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а потом, дня три спустя подписали еще: «и цыпленочку».
— Знаком вам этот предмет? — выложил вдруг Николай Парфенович на стол
большой, из толстой бумаги, канцелярского размера
конверт, на котором виднелись еще три сохранившиеся печати. Самый же
конверт был пуст и с одного бока разорван. Митя выпучил на него глаза.
На
конверте были три
большие печати красного сургуча, но
конверт был уже разорван и пуст: деньги были унесены.
В комнате, в которой лежал Федор Павлович, никакого особенного беспорядка не заметили, но за ширмами, у кровати его, подняли на полу
большой, из толстой бумаги, канцелярских размеров
конверт с надписью: «Гостинчик в три тысячи рублей ангелу моему Грушеньке, если захочет прийти», а внизу было приписано, вероятно уже потом, самим Федором Павловичем: «и цыпленочку».
И он чуть не побежал с террасы. Но племянник Лебедева схватил его за руку и что-то шепнул ему. Тот быстро воротился и, вынув из кармана незапечатанный письменный
конверт большого формата, бросил его на столик, стоявший подле князя.
Что мне сказать про себя? Черная печать твоего
конверта вся перед глазами. Конечно, неумолимое время наложило свою печать и на нее, [На нее — на М. И. Малиновскую, которая долго болела.] но покамест, как ни приготовлялся к этой вести, все-таки она поразила неожиданно. В другой раз поговорим
больше — сегодня прощай. Обнимаю тебя крепко. Да утешит тебя бог!
— Ничего стыдного нет. Рука у него теперь мягкая, словно бархат. И сам он добрее, мягче сделался. Бывало, глаза так и нижут насквозь, а нынче
больше все под лоб зрачки-то закатывать стал. Очень уж, значит, за отечество ему прискорбно! Намеднись мы в клубе были, когда газеты пришли. Бросился, это, Удодов,
конверт с «Ведомостей» сорвал:"Держится! — кричит, — держится еще батюшка-то наш!"Это он про Севастополь! Ну, да прощайте! Секрет!
Подписанное Егором Егорычем имя было его масонский псевдоним, который он еще прежде открыл Людмиле. Положив свое послание вместе с белыми женскими перчатками в
большой непроницаемый
конверт, он кликнул своего камердинера. Тот вошел.
Дня через два он не пришел работать, а потом старая хозяйка сунула мне
большой белый
конверт, говоря...
И вот Варвара и Грушина пошли в лавочку на самый дальний конец города и купили там пачку
конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги. Выбрали и бумагу и
конверты такие, каких не осталось
больше в лавке, — предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие
конверты выбрали для того, чтобы подделанное письмо легко входило в другое.
— А вот вы сейчас с этим познакомитесь, — отвечал гость, вытаскивая из кармана и предлагая мне
конверт с
большою печатью.
Через три дня после получения печальных известий из Ниццы, Анне Михайловне подали
большое письмо Даши, отданное покойницей m-me Бюжар за два дня до своей смерти. Анну Михайловну несколько изумило это письмо умершего автора; она поспешно разорвала
конверт и вынула из него пять мелко исписанных листов почтовой бумаги.
Дней через пять Дора снова вздумала идти к Жервезе. Проходя мимо одной лавки, они накупили для детей фруктов, конфект, лент для старшей девочки, кушак для самой молочной красавицы и вышли с
большим бумажным
конвертом за город.
В
конверте было следующее шестистишие, посвященное не то графине Хотетовой, не то ее
большому голодавшему селу Хотетову...
Конверт был довольно
большой и как будто знакомый.
Конверт был сделан из простой бумаги, печати были из бурого сургуча с изображением якоря: одна
большая в середине, четыре по краям; сбоку было капнуто сургучом.
Стало светать, и Поликей, не спавший всю ночь, задремал. Надвинув шапку и тем еще
больше высунув письмо, Поликей в дремоте стал стукаться головой о грядку. Он проснулся около дома. Первым движением его было схватиться за шапку: она сидела плотно на голове; он и не снял ее, уверенный, что
конверт тут. Он тронул Барабана, поправил сено, опять принял вид дворника и, важно поглядывая вокруг себя, затрясся к дому.
Людмила. «Я, для скорости, послал мальчика на извозчике; я жду и считаю минуты… Если у вас нет, найдите где-нибудь, займите! Не жалейте денег, пожалейте меня! Не губите меня из копеечных расчетов! Или деньги, или вы меня не увидите
больше. Деньги пришлите в запечатанном
конверте. Любящий вас сын Николай».
Иные отказывались от билетов, говоря, что возьмут потом или что уже взяли, другие поприсылали их обратно — кто при вежливо извинительных записочках, выставляя какое-нибудь благовидное препятствие к посещению вечера, а кто, то есть
большая часть, без всяких записок и пояснений, просто возвращали в тех же самых, только уже распечатанных
конвертах, чрез своего кучера или с горничною, приказав сказать майору, «что для наших, мол, господ не надо, потому — не требуется».
Блаухер дала ему два
конверта: один очень
большой, другой очень маленький.
— Вот она, читайте… — и генеральша подала клочок нотной бумаги, на которой рукой Ларисы было написано карандашом: «Я все перепортила, не могу
больше жить. Прощайте. В
конверте найдете все, что довело меня до самоубийства».
Не оставалось никакого сомнения, что это был голос княгини Казимиры: ее польский акцент был слишком знаком присутствующим для того, чтобы еще осталось какое-нибудь сомнение, что это была она. В этом хотел бы усомниться, но тщетно, один Михаил Андреевич, которому вошедший человек подал на подносе
большой незапечатанный
конверт.
— Я должен вам сказать… — пробормотал он, смущаясь еще
больше, и в груди у него что-то екнуло; он торопливо сунул
конверт в карман и продолжал: — Извините, я… я оставлю вас на десять минут…
На рождество я послал Маше по почте письмо. На именины свои, 11 ноября, я, между прочим, получил в подарок «папетри» —
большой красивый
конверт, в котором была разноцветная почтовая бумага с накрашенными цветочками и такие же
конверты, тоже с цветочками, чистые визитные карточки с узорными краями. На серо-мраморной бумаге с голубыми незабудками я написал...
Потом директор благоговейно вскрывал
большой, запечатанный сургучными печатями
конверт, присланный из округа, и громко диктовал нам — темы для сочинения, математические задачи или текст для перевода.
Написав это письмо, девушка достала из бювара своей госпожи
конверт и начала тщательно выводить адрес. В это время портьера раскрылась с другой стороны будуара, и в комнату, выпятив зоб, как гусыня, вошла рослая белая женщина лет сорока пяти, с
большим ртом и двухэтажным подбородком. Это была домовая кухарка.
Около моей двери лежал
большой серый
конверт. Я поднял его.
А тем временем они пришли на мезонин, и здесь еще лучше чистота и порядок: пол весь мылом вымыт и хвощом натерт, так что светится, посередине и вдоль всей чистенькой лестницы постланы белые дорожки, в гостиной диван и на круглом переддиванном столе
большой поливанный кувшин с водою, и в нем букет из роз и фиалок, а дальше — спальная комната с турецким ковром над кроватью, и опять столик и графин с чистой водой и стакан, и снова другой букет цветов, а еще на особом столике перо, и чернильница, и бумага с
конвертами, и сургуч с печатью.